Александр Карпачёв

Биография

"Александр Владимирович Карпачев родился в 1969 году в селе Залесово Алтайского края. Школу окончил в городе Усть-Кут Иркутской области. Учился в мединституте. Работал электромонтером, лаборантом в городской СЭС. После окончания факультета журналистики Иркутского университета работал в городских газетах, в газете “Аргументы и факты в Восточной Сибири”. Первую подборку рассказов опубликовал в 1993 году в иркутском альманахе “Свой голос”. Печатался в сборниках произведений иркутских и омских писателей, в красноярском альманахе “День и ночь”, журнале “Сибирские огни”. В 2000 году в Иркутске вышла книга, включающая роман “Продленное время” и повесть “Борхес и Я”. Мне удалось родиться 16 сентября 1969 года. Впрочем, в этом моей заслуги практически нет. Родился я в селе Залесово Алтайского края. Когда мне было 7 лет, моя семья переехала в город Усть-Кут. Там окончил очень среднию школу № 98. Год после школы ремонтировал судовые радиостанции в Осетровском порту. А в 1987 году поступил в Иркутский медицинский институт, на фармацевтический факультет.Но закончить мне его не удалось, доучился только до второго курса. Больше года работал в санитарно-гигиенической лаборатории районной СЭС. В 1991 поступил в Иркутский государственный университет на отделение журналистики. Писать что-то похожее на литературу начал во время учебы в университете. В 1996 году получил диплом. Работаю в газетах. В 1996 году был принят в Союз российских писателей.

Достижения

Александр Карпачёв ОПЕРАЦИЯ НА СЕРДЦЕ Рассказ Наступила зима. Пришло время слушать "Dire Strates" и "Pink Floyd", курить травку и глотать колеса. - Эй, посмотри, что делается! - Что? Куда? - На пол глянь. - Лужа. Ну и что? - Это же из сердца натекло. - Так вытер бы давно, что смотреть. - Да что вы в самом деле! Это батарею прорвало. Надо сантехников вызывать. Хлещет! Не стойте, тряпку и ведро тащите, соседей затопим. -Какая батарея. У него крыша течет. -Все, дожили, ухожу. Пусть у вас всегда не все будут дома. С вами просто невозможно. - Подумаешь, так мы и испугались. - Милиция! Милиция! Сюда! Сюда!! - Кто там? - Соседи. Вы нас затопили. - А дома никого нет. - Кого вы там режете? Слона, что ли? Кровью все залили. Сейчас милиция придет, уже позвали. Просто безобразие. Сколько живем, такого еще не было. - Все равно, дома никого нет. - Как так нет?.. Ладно, тогда завтра придем, если не утонем. - Вот-вот, завтра и приходите. И милиции передайте, чтобы зря не беспокоилась. - Хорошо, значит завтра, в это же время. - Да-да, завтра. - Договорились? - Договорились. - С кем это ты? - Семейка вурдалаков, кровушки захотелось. - Опасные люди. - Да, весьма. - Ух ты, сильно течет. Ну да ладно, пусть себе ... Сколько же нас осталось? Раз, два, три, четыре. Четверо, стало быть. - Считать не умеешь, не четверо, а трое. - Так думаешь? - Уверен. - А ты? - А мне кажется, что двое. - Странно. - А что тут странного? Слона не надо было резать. - Как не надо?! Если уж оказался слоном ... - Но со слоном нас было бы трое, все-таки больше. - Со слоном не считается. - Но зато сейчас я один. - А я? - Ты ... ты же уходишь, уже почти весь вышел. - Да, собирался, но вот ... - Ну так и шел бы. Нам без тебя спокойней. - Это кому же нам? Кто такие Нам? - Племя дикое, каннибалы. - Вот и оставайтесь дикими, а я пойду. - Уходи, рыдать не будем. С неба летел то ли снег, то ли перья ангелов. Белый пух легких крыльев. Все было засыпано им. Сколько же ангелов там, если их пухом покрыта половина Земли. Для скольких же пуховых одеял хватило бы его. Да только холоден он. Никого уже не согреет, никому уже не пригодится. Скоро город потонет в нем, и метели будут лизать его своим шершавым языком словно сахар. То там, то здесь попадались тельца ангелов, похожие на приготовленных к купанию "пупсиков". Он пробирался среди них, стараясь не наступить, не потревожить белый ангельский сон. От этого его путь был непонятно извилист, и случайные прохожие подозрительно смотрели вслед, качали головами, думали свои мысли, споткнувшиеся на чудаке в пальто, и шли дальше. А пух все падал и падал ... - Посмотри, он и вправду ушел! - В отличии от тебя, я всегда знал, что он уйдет. - Но он все время притворялся. - Не больше, чем все мы. - Как-то в августе принес огромную гусеницу, такой я никогда не видел: толщиной в палец, зеленая, с пятнами по бокам, еле живая. Сказал, что посадит ее в трехлитровую банку, станет кормить травой, и она превратится в прекрасную бабочку ... Она умерла на следую-щий день. - Он был романтиком. - Притворщиком и романтиком. - Ему действительно нравились бабочки, он их любил. - Особенно капустниц. Души в них не чаял. Ту гусеницу он подбросил в бокал вина ... Бедная девушка ... как ей было плохо, рассказывали, не могла пить даже воду. - Шутил. - Хорошие шутки. Всегда тащил всякую нечисть. Вспомни выводок кубинских тараканов, когда они пробежали по тебе, а? Стоп. Кажется. Нет, не может быть. Неужели жив? Почти невесом. Почти не дышит, но ... Поближе к теплу, к сердцу, в пальто, в шарф. Как холоден, просто лед. Вырвать кусок времени, показать ему язык и кукиш - быстрее-быстрее. Обогнать стрелки часов, растянувшихся в ежевечернем шпагате, не дать слопать эти 15 минут десятому часу. Преодолеть забор, о который сломал зубы фонарный свет. Нырнуть в подъезд, притихший как кошка с мышью в когтях. Нашарить в кармане ключи, предложить замку на ужин ... Что, не хочется?.. Ах, не тот. Ну вот этот, этот уж точно тебе по зубам... Все. Коридор. Свет. Тепло. Неестественно большая грудь. Сейчас-сейчас, я тебя распеленаю, потерпи еще немножко. Пираньей бросилась боль, вонзилась в сердце. Сдерживая крик, сполз по стене на пол, в глазах закрутилась разноцветная карусель. Немного отпустило, но стало почему-то темно. Прикоснулся к груди - оголенные нервы. Прямо под кожей, словно не было ребер, билось живое, горячее. В глубине начал раскручиваться маховик новой боли. Дверь ломать не пришлось. Она оказалась открытой. Послушно впустила людей в белом, посторонилась от людей в погонах, появившихся следом. Еще раз - пульс, зрачки. Из квартиры напротив любопытный глаз. Стали выносить. Глаз превратился в старушку, высунув-шуюся на площадку. - Что с ним? - Сердце, бабушка, сердце, - ответил человек в халате. - Надо же, такой молодой, и сердце, - прошамкала старуха, прикрыла дверь, снова сжавшись до размеров дальнозоркого ока. - Никто не мог подумать! - Ему было лишь 25. - Сердце в пол груди. Как он жил с таким? Слышал, что в музей уже отправили. Такого еще ни у кого не было. Как же мы не заметили. Сенсация. Уникум. Разворошили его - это жалко. Родители просили - не дали сердца. - Будет теперь лежать без него. - Да, он там, а сердце здесь. - Ну хоть сердце здесь, и то хорошо ... - Глянь в окно, опять слоны! - Да сколько же их! Все снесут. Что за дикое стадо! - Хорошо, что батарея не течет, а то бы ... Сантехников вызывал. Манжетку поставили. Ужас сколько заплатил. Просто грабеж. - О, уже по лестнице топают. - Ага. - У тебя все готово? - Вчера ножи наточил, будь спокоен. - Отлично! Мы им покажем!! В дверь постучали. Ни в комнате, ни на маленькой кухне, заставленной немытой посудой, заваленной бутылками, в основном из под растворителя - никого не было. Александр КАРПАЧЕВ ОЖИДАНИЕ Рассказ Трамвай, махнув на прощание хвостом, резко развернулся на кольце, выдавил из себя три или четыре капли пассажиров, столько же принял, не поморщившись, и умчался, громко стуча, бросая пригоршни искр с проводов. Опоздал! Что за невезение. Теперь долго придется торчать на пустой остановке. Как - так всегда! Как назло! Впрочем, на этот раз он не спешил, а злился так, для порядка, по привычке. Постоял немного, смотря вслед исчезающей красной точке, пнул камушек, заброшенный с полотна, и обреченно подался внутрь остановки. Тут было не так жарко, да и имелась скамейка, как всегда грязная, со следами ног на своей лоснящейся спине. И этой своей лощенностью, умиротворенностью позы смахивала она на задремавшего бегемота, сытого и довольного. Садиться не хотелось. Внутри, кроме скамейки, никто не жил. Правда, водилась разная мелочь: окурки, мятые сигаретные пачки, спички, билеты, укушенные компостерами местных трамваев. Но мелюзга много места не занимала, да и валялась в полном беспорядке, не собираясь объединяться в опасные для общества группировки. Вот среди всего этого, привалившись к стене, подальше от скамьи, он и ожидал трамвая. Солнечный свет, просеянный сквозь сито крыши, слагал какой-то замысловатый иероглиф прямо у его ног. Как жаль, что он не знал ни японского, ни китайского, а то бы мог разгадать смысл, заключенный в прихотливом переплетении световых пятен. Он долго и пристально смотрел под ноги, пытаясь хоть чуть-чуть вникнуть в начертания, потом закрывал глаза, но это не помогало. В сознании возникал негативный снимок. В голове все путалось: где черное, где белое - не понять, и как не менялись местами, все равно ни один цвет не находил своего законного. Что, что означает все это? Зачем вон та световая указка с противоположной стены уткнулась в целлофановую обертку сигаретной пачки, таящей на солнце, как медуза? Что хочет она этим сказать? Все вокруг о чем-то говорит, но вот только о чем?.. Жестяная коробка, проколотая солнечными лучами, как шпагой иллюзиониста. Он внутри. Клинок близко, и некуда деваться. А если фокус не удастся, а если это вообще не фокус. Что делать? Куда деться? Вот забарабанил дождь. Точка - тире - точка - азбука Морзе. Что за послание отстукивает он и кому? То идет ровно, а то, подгоняемый в спину ветром, сбивается с ритма, частит, приходится начинать передачу заново, но опять же только до следующего порыва. Вместе с дождем полетели желтые листья, устилая своими иссохшими мощами пятачке перед остановкой. Пошел снег, крупный, рыхлый. Небо задернулось шторами облаков. В нем, на недосягаемой высоте, гудели самолеты, но их не было видно. Гудели, гудели и вместе со снегом стали валиться на удивленную землю. Падали, хлюпали по воздуху остановившимися винтами, разбивали в кровь носы о камни и затихали, разбросав по земле крылья. После самолетов стали сыпаться предметы поменьше. Шкафы, холодильники, чайники, самовары, пальто, шубы, сапоги, ботинки, колбасы, сыры, батоны хлеба. Падали долго. Прямо перед остановкой упал плюшевый медведь с вывороченными ватными внутренностями. В детстве у него был точно такой же. Любопытно тогда было, что там внутри. Аккуратно положил в кухне на табуретку и приступил к операции. Нож упорно не хотел разрезать крепкую ткань, то ли туп был, то ли руки слабы. С великим трудом удалось распороть живот. И какова же была трагедия, когда после стольких усилий он увидел простую вату, которую видел десятки раз до этого. Зарыдал. Нет, не от жалости к изуродованному медведю, а от обиды. Он-то ожидал увидеть НЕЧТО. Увидеть НЕЧТО не удалось ни в детстве, ни позже, но желание осталось, и более того, выросло в огромное дерево, отбросившее тень на всю дальнейшую жизнь. Почти под ноги порхнуло чье-то письмо. Без начала и конца, средний лист, выпавший из конверта. Написано оно было женским почерком, но, судя по окончаниям и местоимениям, мужчиной. "Странно все получается... Я не знаю ответа, а только задаю вопросы. Я все спрашивал тебя, а ты все молчала. Ты была сделана из молчания. Ты молчала обо всем. А самое главное, ты молчала обо мне. Это нехорошо. Обо мне успеют намолчаться. Ты оказалась существом земноходным, а я думал, ты - неболетное (как обманчива внешность, но все-таки было, что позволило мне обмануться). Немного, ну хоть чуть-чуть полета. Где там! Но хоть имитацию, хоть мало-мальский отрыв! Тебе даже не приходилось вставать на цыпочки, впрочем, это не твоя вина (мы одинакового роста). Вообще здесь нет твоей вины. Что не дано, то не дано. Я не мог научить тебя летать. Вспомни, сколько терпения, сколько усилий - и какое разочарование. Ты помнишь? А? Я надеюсь, что ты помнишь, сделай в своей памяти снимок 9x12, чтобы узнавать меня каждый раз, когда я буду стучаться. А я буду стучаться, буду стучаться во все двери, пока не откроют и не впустят. Знаю - этого никогда не случится. Ты можешь смеяться надо мною. Смейся, смейся ... Да что я привязался?! Тебе все равно не понять, что ты потеряла. Впрочем, ты ничего не потеряла, ибо нельзя потерять то, чего нет. Вот сейчас ты обиженно трешь свой прямой носик, мол, опять он меня унижает. Так заруби себе на нем, заруби. Он у тебя оттого прямой, что ты никогда ничего на нем не зарубала. Сделай маленькую отметину. Заруби, что самое большое оскорбление для человека - это молчание о нем. Говорить, говорить, что угодно: плохое и хорошее, но не молчать. Быть может, я слишком много требовал от тебя. За это прости. Ты умела танцевать, и я думал, что ты можешь летать. Но это оказались совершенно разные вещи, друг из друга не вытекающие. Ты знаешь, душа, томимая жаждой, скитающаяся по безводной пустыне, вдруг набредает на что-то и ... идет дальше, да-да, идет дальше. Как неуловимое нейтрино, не меняя направления и скорости, проходит сквозь планеты, светила, туманности, галактики, через всю вселенную, прозрачную для нее. Но это не прозрачность воды, ибо даже водой не утолить жажду, это прозрачность иной души, а за прозрачность, за призрачность нельзя уцепиться. Как галактики с разбросанными во сне рукавами проходят рядом друг с другом. Быть может, не зацепятся ни одной звездой, а может, и зацепятся, но разойдутся. А бывает и так: войдут друг в друга, сольют воедино свои поля тяготения и останутся навеки вместе. Им есть чем зацепиться, а людям нечем. Такое бывает, поверь мне, очень часто. Посмотри на небо и убедись сама. Хотя, без телескопа ты ничего не увидишь, а мне он не нужен, я и так знаю. Но я отвлекся, а пора уже заканчивать. И напоследок я ска ... " На этом письмо обрывалось. Восторженный юношески бред - звезды, галактики, ах, почему ты не летала. Чушь, полная чушь. И как старомодно - писать письма. На лист полился дождь из дыры в крыше. Буквы расплылись, превратились в сплошное синее пятно. Ничего уже не разобрать. Последними упали какие-то цветы, засохшие и искореженные: такие обычны у памятников и могил. Дождь неожиданно прекратился и они не успели намокнуть. Выглянуло солнце. Деревья уже давно стояли зелеными, было жарко, но не очень. Дождался. Подошел трамвай. Сел, хотя ехать всего две остановки, можно было и не ждать, а пойти пешком.

Ccылки на другие страницы, посвященные этому кумиру

Познакомься с народом

Напишите мне